Пять лет назад мы с мужем стали родителями. Андрюша родился на свет, казалось бы, совсем не вовремя, когда мы еще не чувствовали почву под ногами. Однако за эти годы многое изменилось: купили квартиру, уехали от родителей, обзавелись кредитами, но при этом начали чувствовать себя более свободными.
Все бы ничего, но я оказалась матерью с синдромом опеки. Повсюду – во дворе, магазине, больнице – я неистовствовала и дрожала, боялась и, скрипя зубами, отпускала от себя Андрея на один метр (не более того). А когда пришла пора отдавать сына в детский сад и выходить на работу – мир начал рассыпаться на моих глазах. Ночами мне грезились страшные картины, как моего малыша обижают дети и воспитатели, он падает с крутых лестниц, проглатывает горячий чай и трет глаза от попавшего в них песка.
Время шло. Пробыв под маминой опекой все три года своей жизни, мой мальчик отправился в новый для него мир. Чтобы я не переживала, мы с мужем выбрали частный детский сад, зарекомендовавший себя среди знакомых, друзей и других родителей в нашем районе.
Садик действительно оказался очень приятным: молодые педагоги, новое уютное здание с цветными стенами, красивой мебелью, полностью оборудованными кабинетами для занятий – спортивным залом, творческой студией. Внутри всегда тепло, не пахнет едой (что свойственно обычным садикам). Единственное, что меня смущало – отсутствие собственной детской площадки. Но меня уверили, что группы небольшие, воспитатели внимательно следят за каждым ребенком, и ничего плохого не случится.
Первое время я не находила себе места, то и дело отвлекалась от работы и звонила в сад, чтобы поинтересоваться состоянием сына. С осени до весны реальных поводов для переживаний не было. Андрюшка привык к воспитателям, нашел новых друзей (с которыми они поминутно ссорились и также быстро мирились). Парочка-тройка синяков и царапин, случившихся за это время, хоть и вызывали у меня приступы паники, на самом деле не были серьезным поводом для нее – в этом возрасте без этого никуда.
Одним майским вечером, когда я пришла на детскую площадку, по традиции поинтересовалась прошедшим днем, забрала сына, произошел очень болезненный для меня разговор.
– Как прошел твой день?
– Плохо.
– Что-то случилось?
– Я – плохой мальчик.
– Почему ты так решил? Ты – очень хороший, добрый и послушный мальчик.
– Нет, я все время бегаю. А Арина ругала меня и стукнула по голове (Садик пропагандировал себя как европейский, и воспитателей в нем называли по имени и на «ты»).
Меня словно окатили холодной водой. По телу пошла мелкая дрожь. Я взяла сына на руки и быстро потопала домой. Тщательно осмотрев голову, я не обнаружила ссадин, однако, эта ситуация меня не отпускала весь вечер. Я то поддавалась гневу, то успокаивалась, то снова испытывала неистовую ярость и обиду. Хотелось все выяснить, высказать, наказать.
Утром, отправив сына в игровой зал, я подошла к администратору и поделилась переживаниями. Позвали воспитателя Арину. Та, улыбаясь, ответила, что подобного не было, и что вчера один мальчик бросил Андрюше мягкую игрушку, а тот ответил пластмассовой машинкой, за что его отчитали.
Естественно, ответ, несмотря на его убедительность, показался мне чрезвычайно надуманным. Через несколько дней сын рассказал мне, что его не кормили, не давали пить и отобрали любимую игрушку. Я жалела его, пыталась помочь забыть неприятные происшествия, покупала вкусности по дороге домой.
В конце концов, рассказы стали совсем невыносимыми, а объяснения воспитателей нелепыми. После долгих каждодневных просьб и жалоб муж согласился, чтобы мы с Андрюшей какое-то время провели дома. Я уволилась, расторгла договор с детским садом (думаю, там были рады этому, потому что в последние несколько недель я регулярно устраивала расследования и что-нибудь выясняла).
Так мы снова остались вдвоем. Поначалу радости моей не было предела. Игры, прогулки, покупки – все это доставляло необыкновенное удовольствие. Но однажды произошел случай, открывший мне глаза на многие вещи.
Я готовила обед, а Андрей играл в комнате, когда раздался резкий громкий звук. Я влетела в детскую, и увидела такую картину: мой мальчик весело скакал на месте, а на полу валялись осколки пластмассового робота. Не успела я открыть рот, как он схватил еще одного трансформера и также с грохотом разбил. Смеясь, он потянулся за следующей «жертвой», но я забрала игрушку, поставила на полку и строго отчитала сына за проступок. «Это же твои любимые роботы!».
Андрюша попытался дотянуться, но у него не получилось. Тогда он резко уселся на пол и стал кричать. Не дав ему устроить «шоу», я вышла из комнаты. Через пять минуть крик прекратился, и игра продолжилась.
Вечером, из кухни я услышала, как пришел муж, Андрюшка весело подбежал к нему и обнял. Мы сели ужинать вместе. В процессе мне пришлось поругать сына (за то, что крошил и бросал хлеб), после чего он насупился и пробормотал «Плохая ты. И лоботов моих сломала». «Это же ты сломал». «Нет, ты».
Сопоставив ситуации, я поняла, что малыш ассоциирует все, что с ним случилось неприятного за день, с одним человеком. В данном случае – со мной (я же ругала, не дала играть). А в прошлый раз, возможно, с Ариной. А я еще и подстегивала его рассказы тем, что жалела и покупала сладости и новые игрушки, лишь бы сгладить его «страдания», пережитые за день.
Через неделю мы снова устраивались в садик. Уже более взрослые, и я, и сын.
