Лида родилась в маленьком городке. Мама с папой работали на фабрике. Жили как все вокруг: ни бедно, ни богато, главное, спокойно и счастливо. Но потом что-то случилось. Помнит, как папа перестал ходить на работу, мама часто сердилась. Счастье и тепло куда-то ушли из дома, а поселились в нем отчаяние и злоба, вино и безысходность.
* * *
Сначала пил только отец, потом вместе с ним стала пить мама. В интернат Лидочку забрали, когда ей было двенадцать лет. Она понимала, что маму и папу лишили родительских прав, но ещё надеялась вернуться домой.
Через полгода в интернат приезжала мама. Привезла дочке любимую старую куклу и немного конфет. Была не пьяная. Сказала, что папы в живых больше нет, что он отравился какими-то фанфуриками. Обещала всё уладить и забрать Лиду домой. Но больше не приезжала. Лида посылала домой безответные письма и очень сильно ждала выпуска из опостылевшего интерната. Представляла, как приедет домой, как обнимет маму, как будет всё у них хорошо.
Получив аттестат и паспорт, выпускница сразу же поехала в городок, но там её никто не ждал. Дом, в котором когда-то жила с родителями, сгорел. Соседка тетя Валя, у которой Лидии пришлось ночевать, рассказала, что мама, «спалив по пьянке дом», уехала с сожителем в город и больше не показывается.
Потом Лида училась в колледже, по его окончании поступила на работу в РЖД. Стала проводницей. Ей, как ребенку, лишенному в детстве родительского попечения, дали квартиру. Жизнь налаживалась. Она стала взрослой и ни от кого не зависимой. Работа нравилась. Жизнь на ЖД была интересной.
Однажды, вернувшись из очередной поездки, шла по привокзальной площади в сторону остановки. Навстречу какая-то бомжиха, вся замызганная, дурно пахнущая:
– Дочка, эй, доченька! Погоди-ка.
– Что Вам, женщина? – спросила Лида.
А бомжиха:
– Доченька, доченька … не поможешь ли … рубликов пять надо …
Голос до боли знакомый. И пятно родимое на щеке. Да ведь это мамка!
– Мама Оля? – не веря случившемуся, тихо спросила Лида.
Бомжиха смотрит, смотрит, а потом:
– Лидонька. Да ведь это ты, доченька. Родная моя. Ведь Лидой тебя звать?
– Мамочка, да как же … Лида я. Дочка твоя. Вспомнила? Мама, домой, домой пойдём!
Привезла маму домой. Отмыла, переодела, накормила. Наплакались, наревелись обе, жизнь свою несчастную вспоминая. Два дня ни на минутку не расставались. А потом Лида ушла в рейс. Всю дорогу до Москвы и обратно только и думала о маме. Представляла, как она встретит, как обнимет. С вокзала на крыльях домой летела. Звонит, ждет – сейчас мамочка откроет. Сейчас уже. Так и не открыла. В квартире пусто. И даже записки нет. Прождала почти до вечера. Не пришла мама. Потом кинулась к шкафу. Там в белье деньги прятала. И денег нет. Поехала на вокзал.
Шла в зал ожидания и надеялась: «Где же ей быть, как не здесь. Я ведь не сказала, в котором часу приеду, сказала только – в четверг. Наверное, здесь меня ждет. А деньги взяла, так и правильно. Я же не оставила ей. Хоть на такси, хоть на троллейбусе никто бесплатно не повезет. Конечно, здесь она». Лида обошла весь зал, мамы не было.
– Оп-паньки, – услышала она сзади знакомый голос, – это кого это мы тут ищем-свищем? Не сержанта ли Прохорова?
– Здравствуй, Вася.
– Здравствуй, Лидочка! Рад тебя видеть! – улыбался сержант. – Говори, в чём проблема. Смогу – помогу!
– Понимаешь, я женщину тут ищу. Маму, – начала рассказывать Лида.
– Маму? – удивился сержант. – Ты же говорила, что детдомовская. Откуда?
– Да нашлась она и опять пропала, – продолжала Лида. – Вась, она приметная, у неё на щеке с правой стороны пятно родимое. Она должна в куртке быть джинсовой и в юбке. Не видел?
– Подожди, – недоуменно произнес сержант, глядя на Лиду. – Это что ж выходит? Бомжиха Ольга Клейменая, мать твоя что ли? А я-то думаю, что она нынче такая чистая да опрятная.
– Да. Ольгой её зовут. Значит, видел? Да, Вась? – обрадовалась Лида.
– Да, Лидочка, видел. Этих граждан – её и сожителя её-ного Витьку Быка – видел, – признался Василий. – Только тут их нет. Они в моё дежурство здесь не бывают.
– А где они, Вась? Скажи, – искренне попросила Лида.
– Ладно. Знаю. Они там, под мостом, должны быть.
Около моста, тяжело нависшего над железнодорожными путями, Василий крикнул:
– Эй, Бык! Ты где? Покажись!
– Атас! – раздалось гулким эхом под бетонными пролетами, и несколько фигур, шатаясь и спотыкаясь, кинулось по рельсам наперерез откуда-то взявшемуся тепловозу.
– Стоять! Стоять! Назад! – надрывался полицейский.
– Мама! Мама! Мама! – истошно кричала Лида.
Манёвренный локомотив засвистел, затормозил, но двое последних не успели …
– Зачем они? – недоуменно спрашивал кого-то сержант, ошеломленный произошедшим. – Они ведь знали меня. Зачем?
На месте, где только что раздавило бродяг, полицейский увидел несколько купюр, прилипших к окровавленным рельсам.
– А, деньги, – произнес он вслух. – Значит, кого-то обчистили. Теперь ясно, зачем убегали.
* * *
Поезд прибывал на станцию, тихо двигался под мостом. Лида прошептала: «Здравствуй, мамочка …»
Пассажиры вышли. В вагон поднялся сержант полиции, подошел к проводнице, обнял, сказал: «Жена, я соскучился». Она тихо ответила: «Я тоже, Васенька».
